Ладно, ладно! Попытаюсь объяснить про кролика.
Уверен, что, попадись вы в плен Саладину, вы, скорее дали бы перерезать себе горло, чем отреклись от своей веры. Не из набожности, разумеется. Из гордыни.
-
Все-таки презрение - отличное успокаивающее средство, подумал он про себя. Оно все расставляет по своим местам, как таблетка аспирина, рюмка спиртного или сигарета.
-
- У каждого своя собственная вера, - проговорила она наконец. - Это насущно необходимо в нашем веке, который агонизирует так жестоко и безобразно. Вам не кажется?.. Все революции уже совершились и провалились. Баррикады опустели, герои, некогда связанные солидарностью, превратились в одиночек, хватающихся за все, что попадется под руку, лишь бы уцелеть. - Светлые глаза так и буравили его. - Вы никогда не чувствовали себя пешкой, забытой на шахматной доске, в каком-нибудь углу? Она слышит за спиной затихающий шум сражения, старается высоко держать голову, а сама задает себе вопрос: остался ли еще король, которому она могла бы продолжать служить?
-
- Когда я был молодым священником, - вдруг сказал он, - я изучил всю философию древности, от Сократа до Святого Августина. И забыл ее - тоже всю: остался только кисло-сладкий вкус меланхолии и разочарования. Сейчас, в шестьдесят четыре года, я знаю только одно: что люди помнят, боятся и умирают.
-
- Как же уберечь, - продолжал он, - послание жизни в мире, отмеченном печатью смерти?.. Человек умирает, знает, что умирает, и знает, что в отличие от королей, пап и генералов о нем не останется никакой памяти. Должно же быть еще что-нибудь, говорит он себе. В противном случае вся Вселенная - это всего лишь шутка весьма дурного тона: хаос, лишенный какого бы то ни было смысла. И вера становится своеобразной формой надежды. Утешением. Может, поэтому нынче даже Его Святейшество Папа не верует в Бога.
-
Все-таки презрение - отличное успокаивающее средство, подумал он про себя. Оно все расставляет по своим местам, как таблетка аспирина, рюмка спиртного или сигарета.
-
- У каждого своя собственная вера, - проговорила она наконец. - Это насущно необходимо в нашем веке, который агонизирует так жестоко и безобразно. Вам не кажется?.. Все революции уже совершились и провалились. Баррикады опустели, герои, некогда связанные солидарностью, превратились в одиночек, хватающихся за все, что попадется под руку, лишь бы уцелеть. - Светлые глаза так и буравили его. - Вы никогда не чувствовали себя пешкой, забытой на шахматной доске, в каком-нибудь углу? Она слышит за спиной затихающий шум сражения, старается высоко держать голову, а сама задает себе вопрос: остался ли еще король, которому она могла бы продолжать служить?
-
- Когда я был молодым священником, - вдруг сказал он, - я изучил всю философию древности, от Сократа до Святого Августина. И забыл ее - тоже всю: остался только кисло-сладкий вкус меланхолии и разочарования. Сейчас, в шестьдесят четыре года, я знаю только одно: что люди помнят, боятся и умирают.
-
- Как же уберечь, - продолжал он, - послание жизни в мире, отмеченном печатью смерти?.. Человек умирает, знает, что умирает, и знает, что в отличие от королей, пап и генералов о нем не останется никакой памяти. Должно же быть еще что-нибудь, говорит он себе. В противном случае вся Вселенная - это всего лишь шутка весьма дурного тона: хаос, лишенный какого бы то ни было смысла. И вера становится своеобразной формой надежды. Утешением. Может, поэтому нынче даже Его Святейшество Папа не верует в Бога.
Артуро Перес-Реверте
"Кожа для барабана"
"Кожа для барабана"