К слову о родителях...

[SchrodingerCat]

Я грозилась, я это сделала. Гетный фик.
Почему все так упорно хотят видеть Вальбургу исключительно крикливой страшной старухой?
Так. Что у меня там дальше по списку "я в это не верю и я это не пишу"? Снарри?

Название: Ее мальчики
Автор: Шредингерская кошка
Бета: Liebe
Рейтинг: G
Пейринг: Орион Блэк/Вальбурга Блэк
Жанр: angst
Disclaimer: Все персонажи принадлежат создателям. Материальной выгоды из текста извлекать не намерена.

Читать?

Она садится за туалетный столик, рассеянно ищет место для бокала среди баночек с кремами, тушью, румянами, шкатулок с заколками, расчесок и прочих женских безделушек. Она видит свое отражение в зеркале. Синяки под глазами, растрепанные волосы, кожа приобрела сероватый оттенок. Уставшая, слишком постаревшая за этот год женщина. На лице - ни следа краски или «косметических» заклятий. Она подносит руку к глазам. Пальцы дрожат.
Нервный глоток виски. Это отвратительное магловское пойло обжигает горло. Но оно заставляет забыться. Еще два глотка - и сил хватит, чтобы слезы так и не выступили из потускневших глаз.
Старуха. Вот в кого она превратилась. А ведь когда-то она была красивой. По ней сходили с ума и добивались ее руки. У нее было двое сыновей. Она устало снимает с шеи жемчуг и кладет его в шкатулку, равнодушно расстегивает дорогой браслет. У нее. Было. Двое сыновей. Она истерически смеется и крутит на пальце обручальное кольцо. «Было…». «Было» двое. А сейчас? Сейчас она не может сказать, что у нее остался хотя бы один.
И снова виски обжигает горло. Презренный напиток презренной расы. Но так легче. Так, правда, легче. Вино уже не глушит боль. Нужно крепче, нужно более терпко.
Она так гордилась своими мальчиками. Красавцем Сириусом. Бунтарем, несогласным, любителем грязнокровок и магглов. Пусть даже попавши на Гриффиндор, он оставался ее сыном. И Регулус. Ее мальчик. Спокойный, уравновешенный. Истинный Блэк. Как она была счастлива, когда он попал на Слизерин. Как она гордилась, когда он за семейным ужином с восторгом рассказывал про Волдеморта. Восхищался его действиями, рассуждал, как страстно хочет к нему присоединиться. Как она гордилась, что хотя бы младший будет истинным. Она любила их. Обоих.
Она встает, обхватывает тонкими пальцами бокал и выходит из комнаты. Тяжелый бархат струится по полу, изящное платье, тонкий силуэт. Сшито на заказ. Ткань шлейфа, строгий корсаж. Это платье, как и любое в ее гардеробе, призвано подчеркивать каждый изгиб ее тела, скользить в такт ее движениям. Все, что осталось от прежней Вальбурги - это ее платья.
Неуверенными шагами она спускается по лестнице и рассеянно застывает в коридоре. Две двери. Две соседних двери. За каждой когда-то была жизнь. Две изящные латунные таблички. «Регулус Блэк». «Сириус Блэк». На двери Сириуса все еще дурацкий магловский плакат с мотоциклом. Так, кажется, называются эти идиотские штуки. Он ими бредил. Каждое Рождество уговаривал подарить ему один. Она цепляется за перила и смотрит, словно ожидает, что сейчас услышит привычную возню. Звуки шагов, шорох перебираемых книг из комнаты Регулуса. Скрип кровати и непривычную музыку из комнаты Сириуса. Она не хочет признать, что действительно ждет. Что сейчас повернется ручка, и из комнаты выйдет ее сын. «Мама?» - удивленно, заботливо и чуть настороженно - это был бы Регулус. «Мама!» - осуждающе, с вызовом и претензией - это был бы Сириус.
- Вальбурга! – раздается с лестничного пролета снизу. Торопливые шаги. - Дорогая, ну не надо… - Орион терпеливо берет ее под руку и ведет прочь, пытаясь отнять бокал. Они спускаются по лестнице на первый этаж, он провожает ее в гостиную, заботливо усаживает в кресло. - Послушай меня. Это не твоя вина. Ты ни в чем не виновата.
- Кикимер! – она не слушает увещевания мужа. Домовой эльф тут же появляется по зову хозяйки. – Кикимер, принеси мне бутылку с кухни, ты знаешь какую. И эти… - она щелкает пальцами, пытаясь вспомнить слово.
- Сигареты, хозяйка? – робко уточняет эльф.
- Да, сигареты. Живо!
Эльф послушно исчезает и тут же появляется, протягивая на серебряном подносе требуемое. Она забирает бутылку и пачку, и Кикимер снова исчезает.
- Дорогая, послушай меня. Жизнь не закончилась, понимаешь? Это еще не конец. - Орион присаживается на корточки напротив нее и сжимает в ладонях ее холодные, всегда холодные пальцы.
- Да? - она вырывается, вынимает из пачки сигарету и выжидающе смотрит на мужа. Тот вздыхает, но послушно зажигает ее с помощью волшебной палочки. Она затягивается. В сотый раз, в сто первый. Сама не заметила, как эта отвратительная магловская привычка к ней прицепилась. Когда? После ухода Сириуса? Сколько раз она орала на него, потому что «это не пристало волшебникам». Сколько раз у него на глазах испепеляла ненавистные «сигареты». И вот теперь она хоть в чем-то начала понимать старшего сына. Это тоже помогает не думать. Он бы наверняка рассмеялся, узнав, что после его ухода в доме по Гриммо двенадцать поселились сигареты и виски.
- Да. Ты не виновата. Я не знаю, как это объяснить тебе, но… Понимаешь, это их выбор.
- Какой выбор?! Какой?!!! Один - предатель и осквернитель рода. Второй - пропал без вести. Ты… ты, правда, думаешь, что когда-нибудь я вновь увижу хоть одного из них? Ответь мне. Ты, правда, так думаешь?
- Дорогая, я…
- Не уходи от ответа! Не надо кормить меня «верой в лучшее»! - она наклоняется в кресле, почти касаясь своим лицом лица мужа. - Я их потеряла! Обоих! Что?! Что, я сделала не так? Я была плохой матерью?! - Глоток виски, и она со злостью ставит пустой скан на столик. - Ответь мне! Я была плохой матерью?!
- Нет, дорогая, просто…
- Просто что? - она откидывается в кресле и со злостью смотрит на Ориона.
- Я не знаю, что тебе сказать, - он встает и подходит к камину. - Ты слишком много пьешь после исчезновения Регулуса. Это не выход. Ты никого не слушаешь. Ты замкнулась в своей боли и не хочешь видеть ничего вокруг.
- А что мне видеть?
- Ты потеряла сына. Но у нас есть еще ребенок. Это тяжело, я понимаю. И мне тоже нелегко, но…
- Нет, я потеряла обоих сыновей. Как ты не понимаешь? Я потеряла обоих. И Сириуса намного раньше.
- Прекрати! - Орион резко оборачивается. - Ты не смеешь так говорить! Сириус жив! И он все еще наш сын. Твой сын.
- Я… - она медленно тушит окурок прямо об столик, поднимается с кресла и подходит к камину, - презираю Сириуса. Этого предателя. Он всегда был не такой, как мы. Он не был Блэком. Прихвостень Гриффиндора и друг грязнокровок.
- Ты не смеешь так говорить! Он твой сын.
- Нет! - она кладет одну руку на каминную полку, второй упирается в талию. - Может быть, он твой сын, если тебе этого так хочется. Но не мой. Он предал нас. Предал нашу семью.
- Ты пьяна. И сама не понимаешь, что несешь.
- О нет… Может, я и пьяна. Но прекрасно понимаю, что говорю.
- Вальбурга, - муж обнимает ее за талию и притягивает к себе. - Ты действительно не понимаешь, что говоришь. Я видел, как ты смотришь на дверь его комнаты. Ты не убираешь его колдографию из нашей спальни. Ты все еще любишь его. Почему ты не хочешь это признать?
- Люблю? Любовь не способна преодолеть презрение. Да, он - мое дитя. В нем течет моя кровь. - Огонь отражается в ее глазах, рисует румянец на бледных щеках. - Но я презираю его.
- Если бы он сейчас вошел в эту дверь… - Орион сильнее сжимает ее в объятиях, словно пытается удержать призрака.
- … я бы, не задумываясь, выгнала его.
- Не ври самой себе, - Орион отпускает жену и отстраняется. - Ври мне, если хочешь. Но не надо врать самой себе.
- Я не вру. Я потеряла обоих сыновей.
- Я не верю тебе.
- Что такое любовь?! Все предают слишком много значения этому слову. Ненависть сильнее. И нет силы, чтобы преодолеть ненависть. Даже в материнском сердце, - она возвращается к креслу и устало падает в него, закрыв глаза.
- Ты ошибаешься. Можно преодолеть ненависть, но не любовь. - Орион разворачивается и выходит из комнаты.
- Только время разрешит этот спор, - доносится до него в коридоре голос жены.
Она доливает в стакан остатки виски, залпом осушает его и возвращается в спальню. Из зеркала на нее по-прежнему смотрит старуха. Она улыбается своему отражению и переводит взгляд на колдографию. Два смеющихся мальчугана. Старший ерошит волосы младшему и обнимает его за шею, оба улыбаются.
- Любовь… - шепчет она. - Я люблю вас, мои мальчики. Но вы умерли. Оба.
Все, что у нее есть в тишине этой спальни - это приторный запах дорогих духов, драгоценности, небрежно рассыпанные по туалетному столику, старая колдография, и две двери с латунными табличками этажом ниже, за которыми уже больше никогда не раздастся шорох жизни. Они умерли. Ее мальчики теперь мертвы. Любовь? Нет, она не способна преодолеть ненависть и презрение. Они мертвы. Оба.