Древнегреческий философ Анаксимандр (610 -547/540 до н.э.), относившийся к натурфилософам, ввел в философию такое понятие, как апейрон. Согласно Анаксимандру, апейрон - это некое неопределенное, бесконечное первовещество. Это начало Космоса, бессмертное и неуничтожимое, вечно пребывающее в движении. Апейрон выделяет из себя противоположности: влажное и сухое, холодное и теплое. Комбинации этих противоположностей дают землю, воздух, воду и огонь. Кроме того, что мне ужасно нравится, как звучит слово, на мой взгляд, это понятие - одна из тех точек, где философия тесно переплетается с эзотерикой. Это же так захватывающе - идея о неком космическом первовеществе.
Анаксимандр Фрагмент картины Рафаэля "Афинская школа", 1510-1511
Почему он "совиный" - это чисто субъективное, основанное на ряде личных ассоциаций, которые рассказывать смысла особого не имеет. Совершенно особенный, потрясающе красивый и почти волшебный город. Вот фотографий оттуда. Аж 19 штук.
Ожидая увидеть пафосный байопик в традициях жанра, я была бескрайне удивлена, обнаружив почти артхаусную ленту о внутреннем мире стареющего человека в попытках переосмыслить свою жизнь. Картина, которая принесла Мэрил Стрип "Оскар" за лучшую женскую роль - и это один из тех немногих моментов, когда с Академией хочется согласиться. Это британско-французская лента, что автоматически убирает все привычные атрибуты оскаровсого фильма про историческую личность - ни бодрого саундтрека, ни слезных сцен, ни пафосных побед. Это очень личная история о противоречивой женщине и потрясающей вере в собственную правоту. В идеале, стоит смотреть "Железную леди" будучи уже в курсе, как политической, так и личной жизни Тэтчер, иначе некоторые аспекты и детали будут не совсем ясны. Но даже если и нет - то это просто очень хорошее кино. С отличными актерами, нетипичным сюжетом и очень красивой съемкой. Редкий пример, когда исторический фильм показывает не события, а эмоции, и делает это невероятно круто.
And if he left off dreaming about you… Through the Looking-Glass, IV
Никто не видел, как он приплыл в литой темноте; никто не видел, как бамбуковый челнок погружался в священную топь, но уже через несколько дней все вокруг рассказывали, что молчаливый человек прибыл с юга и родился в одной из бесчисленных деревушек вверх по реке, на безжалостных кручах, где язык зенд не затронут греческим и редко встретишь проказу. А на самом деле седой человек пал на топкую кромку, вскарабкался по склону, не отводя (и, видимо, не замечая) раздиравших тело колючек, и, шатаясь и кровоточа, дотащился до круглого сооружения, когда-то цвета пламени, а теперь – пепла, которое венчала каменная фигура то ли тигра, то ли коня. Здание было храмом, чьи стены изуродовали давние пожары и осквернили болотные заросли, а божество уже много лет не принимало людских почестей. Чужак рухнул у цоколя. Разбудило его высоко стоявшее солнце. Он безучастно убедился, что раны зарубцевались, прикрыл поблекшие глаза и снова уснул – не по слабости плоти, но усилием воли. Теперь он знал, что именно этот храм и нужен для его несокрушимого замысла, знал, что бессчетные деревья вниз по реке все-таки не стерли развалин другого, подходящего для его целей храма, чьи боги тоже обуглены и мертвы; знал, что первейшая забота сейчас – сон. Глубокой ночью его разбудил безутешный крик птицы. По следам босых ступней, смоквам и кувшину рядом он понял, что окрестные жители почтительно следили за сном пришельца, ища его покровительства и опасаясь колдовства. Он похолодел от страха и, отыскав в щербатой стене погребальную нишу, залез в нее и укрылся неизвестными листьями. Ведший его замысел был хоть и сверхъестественным, но не безнадежным. Он намеревался создать во сне человека: создать во всей филигранной полноте, чтобы потом приобщить к действительности. Этот колдовской план поглощал его целиком: поинтересуйся кто-нибудь его именем или какой-то деталью из прежней жизни, и он бы, пожалуй, не «разу ответил. Разрушенный и безлюдный храм вполне устраивал чужака, как и соседство земледельцев, взявшихся удовлетворять его скромные аппетиты. Подношений из риса и плодов с избытком хватало телу, отданному единственной заботе – спать и грезить. Сны были вначале сумбурными и лишь понемногу обрели связность. Пришелец видел себя посреди круглого амфитеатра, чем-то напоминавшего сожженный храм: тысячи молчаливых учеников томили ряды скамей; лица сидящих на последних проступали в бесконечной дали и уже на высоте звезд, но рисовались в мельчайших подробностях. Он читал лекции по анатомии, космографии, магии; они усердно слушали и старались отвечать толково, словно понимая важность испытания, которое освободит одного из них от бесплодного и призрачного удела, сделав реальным. И во сне, и наяву наставник взвешивал ответы своих видений, не позволяя себя провести плутам и угадывая в замешательстве иных пробуждающийся разум. Он искал душу, достойную причащения к миру. Ночей через девять-десять он не без горечи признался себе, что от учеников, покорно впитывающих его уроки, ждать нечего – надеяться можно лишь на тех, кто время от времени решается ему осмысленно возражать. Первые, хоть и заслуживают любви и тепла, никогда не поднимутся до уровня личности, последние сумеют несколько больше. Однажды вечером (вечера теперь тоже отводились снам, а бодрствованию – лишь час-другой поутру) он навсегда распустил свою огромную призрачную школу и остался с единственным учеником. Это был молчаливый, смуглый, порою упрямый мальчик с тонким лицом, напоминающим самого сновидца. Внезапное исчезновение однокашников не обескуражило его; успехи, заметные уже после нескольких частных уроков, поразили наставника. Но крах приближался. Однажды человек выкарабкался из топкой пустыни сна, увидел бессмысленный луч заката, который на миг спутал с рассветом, и понял, что не спал. Всю ночь и весь следующий день его изводила невыносимая ясность бессонницы. Он попробовал углубиться в чащу, выбиться из сил, но едва сумел найти в зарослях цикуты несколько минут некрепкого забытья с беглыми полузачаточными видениями. Все было бесполезно. Он попробовал вновь собрать свою аудиторию, но не успел сложить и нескольких поучительных слов, как лица расплылись и стерлись. Почти не смыкаясь, его стариковские глаза горели от злых слез. Он понял, что придать форму бессвязному, мутящему разум веществу, из которого созданы наши сны, – самая трудная среди задач, выпадающих на долю человека, даже если он постиг все тайны неба и земли; это труднее, чем вить веревку из песка или чеканить бесплотный ветер. Понял, что первый провал был неизбежен. Сновидец поклялся стереть из памяти исполинское наваждение, с самого начала сбившее его с пути, и стал искать другой подход. Но прежде он посвятил месяц восстановлению сил, растраченных в пустом бреду. Он выбросил из головы даже мысль о сновидениях и тут же впал в забытье на добрую часть дня. В редкие минуты, когда сны ему все-таки снились, он старался на них не задерживаться. Чтобы вернуться к замыслу, он дождался полнолуния. На закате омылся в водах реки, почтил небесных богов, произнес заветные звуки всемогущего имени и уснул. Тут же ему представилось бьющееся сердце. Он видел его – живое, крохотное, затаенное, размером с кулак и цвета коралла, в полутьме человеческой плоти без лица и пола; раз за разом он с терпением и любовью воспроизводил его четырнадцать безоблачных ночей. И с каждой ночью сердце проступало все подробней. Он не касался его рукой, лишь находя, окидывая и порой подправляя глазами. Он обрисовывал, обживал его взглядом, поворачивая то так, то этак, то приближаясь, то отходя. Только после двух недель он обвел пальцем легочную артерию и все сердце целиком, изнутри и снаружи. Создатель остался доволен. Он прервал свой труд на одну ночь, а потом снова представил себе сердце, испросил благословения звезд и принялся за другие части тела. К концу года он дошел до костяка, до глазниц. Самыми трудными оказались неисчислимые волоски на коже. И вот перед ним был весь человек целиком – юноша, пока еще не двигавшийся, не говорящий и не открывающий глаз. Ночь за ночью сновидец любовался им, спящим. В космогониях гностиков творящие силы замешивают из красной глины Адама, который не держится на ногax; таким же нескладным, грубым и безыскусным, как тот, глиняный, был и этот сновиденный Адам, сработанный кудесником ночь за ночью. Однажды вечером создатель чуть было не разбил свое творение, но удержался. (А лучше бы разбил.) Принеся благодарственные жертвы божествам земли и воды, он пал к изножию фигуры то ли тигра, то ли коня и взмолился о его неведомой поддержке. Тем же вечером изваяние приснилось ему – живое, движущееся: не чудовищный выродок тигра и коня, нет, оба этих диких существа разом, а кроме того, бык, роза и ураган. Многоликий Бог рассказал, что его земное имя – Огонь, что в этом круглом храме (и других таких же) ему воздавались почести и приносились жертвы и он в силах своим волшебством оживить сновиденный призрак так, что все, за вычетом сновидца и самого Огня, будут видеть в нем человека из плоти и крови. Он наказал обучить создание обрядам и отправить его в другой разрушенный храм, чьи пирамиды еще сохранились вниз по реке, дабы хоть один голос славил Бога в обезлюдевшем святилище. На этом призрак, приснившийся спящему, очнулся. Кудесник исполнил наказ. Он посвятил положенный срок (составивший два года) тому, чтобы приобщить новорожденного к таинствам мира и культу Огня. В душе он уже страдал от будущей разлуки. Под предлогом учебы он день за днем продлевал часы, отведенные сну. Взялся переделывать у своего творения правое плечо, как будто не совсем удачное. Иногда его посещало странное чувство, словно все это уже было… И все-таки дни наполняла радость; он закрывал глаза и говорил себе: «Сейчас я встречусь с сыном». А порой: «Мой собственный сын ждет и не сможет жить без меня». Мало-помалу он приучал его к реальности. Однажды приказал ему водрузить флаг на отдаленной вершине. Поутру флаг полыхал над ней. Устраивал он и другие похожие опыты, раз от разу все рискованней. С горечью он признался себе, что сын готов появиться на свет – и как можно скорей. Той же ночью сновидец впервые поцеловал его – и отправил в другой храм, чьи останки белели вниз по реке, далеко за непроходимой чащей и топью. Но прежде (чтобы тот никогда не догадался, что он лишь призрак, и считал себя обычным человеком) создатель начисто стер из его памяти годы ученичества. Его удовлетворение и спокойствие перемежались хандрой. В сумерках поутру и на закате он склонялся перед каменным изваянием, воображая, что его призрачный сын, наверно, исполняет эти же обряды в кругу других развалин, вниз по реке; ночью ему не снилось ничего или то же, что всем на свете. Звуки и краски окружающего делались все глуше: как будто далекий сын поглощал крупицы его души. Цель жизни была достигнута, он коротал дни в странном самозабвении. Через какое-то время, которое одни рассказчики измеряют в годах, а другие – в пятилетиях, его разбудили среди ночи двое приплывших по реке: лиц он не различал, а услышал лишь рассказ о человеке из Северного храма, способном чудом ходить по костру, не обжигаясь. Кудесник тут же вспомнил слова Бога. Вспомнил: среди всего населяющего землю только Огонь знает, что его сын – призрак. Воспоминание сначала успокоило, а потом вдруг пронзило его. Он испугался, как бы сын не стал размышлять о своем необыкновенном отличии и ненароком не понял, что он – простая подделка. Быть не человеком, а всего лишь отражением чьего-то сна – какая обидная, мутящая разум участь! Каждый отец беспокоится о детях, которых в замешательстве или радости произвел (а точнее – допустил родиться) на свет; стоит ли удивляться, что кудесник тревожился о будущем сына, жилка за жилкой и черта за чертой созданного им в тысячу и одну затаенную ото всех ночь. Конец раздумий наступил внезапно, хотя были и предвестья. Сначала (после долгой засухи) – отдаленное, легкое, как птица, облачко над вершиной; потом – небо к югу, тронутое розовым, будто десны леопарда; позже – клубы дыма, проржавившего сталь ночей, и наконец паническое бегство животных. Так повторилось случившееся много веков назад. Развалины храма, посвященного Богу огня, были вновь сметены огнем. Утром без единой птицы кудесник увидел, что он – в кольце стен, охваченных пламенем. На миг он заколебался, не укрыться ли в реке, но сказал себе, что смерть пришла увенчать его старость и освободить от трудов. И шагнул навстречу огненным клочьям. Но они не ужалили тела – они приласкали и обняли его, не опаляя и не пепеля. С облегчением, покорностью и ужасом он понял, что и сам – лишь призрак, снящийся другому.
Очень классный музей, красочно репрезентующий историю религии от первых культов до наших дней. Большая, интересная экспозиция, все снабжено кучей поясняющей информации, а залы тематически стилизованы под эпоху, о которой "рассказывают". Разумеется, мне больше всего понравились залы с древностями и средневековое католичество. Фоточки из музея. По-моему, этот музей можно было бы смело переименовывать в "музей вышивки", потому что обилие различных техник и стилей, представленных в экспозиции, просто поражает.
+12Лиса из погребения Базаиха, окрестности Красноярска.
Увы, к моему величайшему разочарованию - слили все полимеры. Я очень надеялась на безбашенное веселье и идиотские шутки, а получилась сомнительного качества абсолютно проходная лента. Несмотря на приятную, хотя и далеко не блестящую игру Кроу и Гослинга и нарочитую стилизацию, смотреть в общем-то не на что. Невразумительный сюжет изо всех сил пытающийся подражать классическим фильмам, совершенно неуместная Ким Бэйсингер и всего пара смешных моментов на фильм. Увы и ах, увы и ах. Очень жаль, потому что материал был хороший, и даже сценарий, имхо не так уж и плох. По-моему, это один из тех проектов, где создателям просто не хваатило смелости. Когда очень хочется как Тарантино, но пороху не хватает. Слишком уж "Славные парни" прилизанные, коммерческие и правильные. Фоновое кино, демонcтративно ностальгирующее по семидесятым и, на мой вкус, не что бы стоит тратить на это время.
Вообще-то я презираю жанр детектива, но, видимо, наступающая осень и острое желание ненавязчивых приключанцев за чашкой чая делают свое дело. Откровенно говоря, этот роман даже не детектив в полном смысле слова - скорее уж детективный триллер с претензией. Будь я профессиональным критиком, то статью об этой книге непременно назвала бы "а был ли мальчик"? Потому что это книга о том, что все не так, как кажется, точнее именно так, но все-таки не совсем. То ли ради пущего эффекта, то ли чтобы охватить всю потенциальную аудиторию, но в этот роман напихано все, что только можно. Нуар, несовершеннолетняя роковая красотка, пиздострадашки неуверенного в себе писателя, философия уровня вконтактика а-ля "хорошие книги - они как жизнь, никогда не заканчиваются", и вот вообще все, что приходит в голову при словосочетании "психологический триллер". Книга - прям готовый сценарий фильмов Дэвида Финчера. Добавить его фирменную мрачность и клиповый монтаж - и готово. Удивляюсь, как он до сих пор не экранизировал этот роман. И между прочим, это очень даже комплимент. Ибо по некоей загадочной причине весь этот малоубедительный цирк с конями неимоверно затягивает и читается на одном дыхании. Мой любимый эффект "ну что же дальше будет". Ооо... а будет очень много всего. Я бы прямо-таки сказала: дофига всего. И даже немного так любимой мною южно-американской готики. Отличная, увлекательная и в меру глупая книжка. Написана на более чем читабельном уровне. И отлично выполняет свою задачу - скрасить пару вечеров. Идеальное чтиво для того, чтобы расслабиться и поваляться на диване.
Совершенно волшебная музыка, пронизанная духом монгольских просторов. Умеренно-пафосная, умеренно-фолк, умеренно-рок, идеально балансирующая на этих трех опасных гранях. Потрясающее горловое пение, антуражный звук - все вместе и по отдельности просто "авррр..." В моем представлении - идеальный фолк-роковый альбом. Чтобы вдохновляться на подвиги, или просто гулять, задумавшись о чем-то своем.
Пора заводить тег "прокрастинатор советует комиксы". "Дровосечки" в русском переводе - это задорный комикс про дружбу и приключения. Почти как "Gravity Falls", только все главные герои - девочки, а вместо одной хижины - очень много, потому что дело происходит в летнем лагере. В одной хижине на целых три летних месяца собираются очень разные, но безумно интересные героини. Но не успевают они толком привыкнуть к жизни девочек-скаутов, как вокруг начинают происходить таинственные и загадочные происшествия. То нападение динозавров, а то снежный шторм в середине лета. Как и любая хорошая история, "Дровосечки" рассказывают на самом деле об очень многом - взрослении, принятии себя, поисках собственного места в мире, одиночестве и других важных штуках. Но делает этот комикс это легко, весело и очень мило. В этой истории есть что-то от "My little pony", только без слащавости и ориентирования на младшую школьную аудиторию. Но главные героини так же стоят друг за другу горой, а их девиз "friendship to the max". Отличная история для последних дней лета - чтобы вспомнить свои приключения и вдохновиться на новые.